Послушный ребенок

«Ох, эти дети, - сокрушался Василий сидя на лавочке, напротив детской площадке, - орут, носятся, мешают моему спокойствию. Я пришёл в парк, посидеть, послушать, щебет птиц, шум листвы, а здесь?

Куда родители смотрят? Кто настроил эти загоны для горластых детишек? Да, не те дети, что раньше были. Вот я - соблюдал тишину, вел себя сдержано, уважал родителей. Я жил, как джин в лампе, как волшебник. Я был везде, но только не видимый. Я появлялся тогда, когда звали.

Вот и сейчас, на работе, я как в шапке невидимке. Но если начальству, что надо, я тут, как тут. И всем нравится, и мне нравится, что тогда, что сейчас. Никого не расстраиваю, не злю своим шумом. Не свожу с ума своим криком, визгом, бегом, падениями, жалобами.

Меня никогда не ругали. Один раз скажут, строго глянут, я испугаюсь и точка. Детей в страхе держать надо, чтобы вели себя спокойно, а не бегали по площадке с криком, как индейцы по прериям за буйволами. Не шалить на качелях, как обезьяны на лианах. Ведь не в джунглях.

Мне мама, когда-то сказала, что если я упаду, ей плохо будет. Она не переживёт, умрёт. Так я после этого к качелям не подходил, пускай живёт. Так я маму любил, а она меня. Берегла, заботилась, чтобы не покалечился. От мороженого отказался, только чтобы не болеть. Боялся расстроить маму. «Пятёрочки» домой приносил и не знал что такое «каприз». Не то, что сейчас…

Что дети, что их родители. Да и кто эту надпись безумную придумал: «Территория детства»? Это резервуар шумового оружия, головной боли и необузданности. Это место для разбивания носов и стесывание коленок, падения и синяков, грязи и разорванной одежды. Нет, не любят они своих детей. Это жестоко такое допускать. Они и себя не любят, наверное, не знают, что могут умереть, если с ребёнком, что случится. А ребёнку потом, как с этим жить? Точно, они друг другу смерти желают.

Как же они верещат. Кто бы им кляпами рты позакрывал? Пойду в глубь парка, здесь быть не возможно. Ой, кто это меня по ноге ударил? А, мальчик, на машинке. Извиняется, а что мне до извинений? Нога то болит. Как же тут опасно! Бежать, скорее бежать. Голова раскалывается, тошнит. Это из-за детей. Я таким не был.

Я был и остаюсь хорошим, хоть мне уже и сорок девять. А почему мама заболела, не пойму? Дома я тихий, на работе исполнительный, а она слегла. Может я что-то упустил, прослушал её предостережение? Но она молчит, только улыбается. Или расспрашивает как мои дела. Пойду к ней. Быстрее, вдруг она нуждается во мне!?»

Василий, спрятав голову в плечи и наклонившись чуть вперед, прихрамывая, зашагал глядя себе под ноги. Он не видел бугристый асфальт, вздыбленный корнями деревьев, не заметил кладбищенской калитки, не почувствовал прохладу лавочки возле могилы матери.

Он видел её лежащей в кровати. Она расспрашивала его о делах: как он себя чувствует, что кушал, хорошо ли вел себя на работе, доволен ли начальник. Он охотно отвечал и гордился собой, когда она с заметным удовольствием кивала головой.

Он часами сидел над могилкой, не замечая, как наступали сумерки. Потом шёл к себе в комнату, уверяя маму, что как только она его позовет он сразу придёт. Утром заглядывал на минутку, спрашивая, не нужно ей что-нибудь и бежал на работу.

Но никогда не решался спросить, почему она заболела? Что он сделал, что не может исправить? Страх узнать и не перенести боль раскаяния и не возможность искупить, сдавливал горло. Он боялся умереть, и тогда мама останется одна, а это не должно произойти. Он ведь хороший мальчик…